Знакомьтесь, новинка:

книга Виталия Григорьевича Радченко

«Байки деда Игната»

До нас дошло немало интереснейших мемуаров стариков, которые сохранились только благодаря тому, что их потомки – чаще внуки – в детстве по множеству раз слушали истории о прошедших временах, а став взрослыми людьми, запечатлели их на бумаге, сохранив таким образом их навсегда.

Большинство таких воспоминаний – дворянские, есть пересказы историй из жизни купцов и разночинцев. Перед вами совершенно уникальный исторический источник – подлинные рассказы старого казака-конвойца, служившего в охране Николая II, Дмитрия Игнатовича Радченко («деда Игната»), поведанные им своим внукам – о жизни, своей собственной и его предков – еще с XVIII века.

Знакомьтесь, новинка:

книга Виталия Григорьевича Радченко

«Байки деда Игната»

До нас дошло немало интереснейших мемуаров стариков, которые сохранились только благодаря тому, что их потомки – чаще внуки – в детстве по множеству раз слушали истории о прошедших временах, а став взрослыми людьми, запечатлели их на бумаге, сохранив таким образом их навсегда.

Большинство таких воспоминаний – дворянские, есть пересказы историй из жизни купцов и разночинцев. Перед вами совершенно уникальный исторический источник – подлинные рассказы старого казака-конвойца, служившего в охране Николая II, Дмитрия Игнатовича Радченко («деда Игната»), поведанные им своим внукам – о жизни, своей собственной и его предков – еще с XVIII века.

Прежняя казачья жизнь известна нам преимущественно по описаниям «со стороны», что делает «Байки» особенно ценными. Внуку казака-деда удалось сохранить и передать нам, потомкам, картину ушедшей жизни в совершенно особом, народном восприятии: мир предстает целостным, чудесным и всякое существо, человек ли, медведь или даже растение имеет здесь свой особый характер, историю, смысл. Байка – не сказка, утверждал дед Игнат, а сказкина тетка, и быль ей родная сестра.

БАЙКА ПЕРВАЯ о том, как дед его, отслужив пятнадцать годков, получил первый и, вероятно, единственный в его жизни отпуск. Отправился он в родную станицу. День шел к вечеру, а какой-либо хутор, где рассчитывал переночевать наш отпускник, все не попадался. Наконец завиднелись скирды свежей соломы. В одной из них он решил заночевать. С помощью длинной жерди забрался наверх. Отодвинувшись от края скирды, разгреб ее вершину, соорудил себе подходящее гнездо, залез в него и прикрылся сверху немалой охапкой пахучей соломы. Через некоторое время сквозь дрему он услышал нарастающий волчий лай. Дед хотел было вылезть и посмотреть, что делается в окрестностях его обиталища, но пока раздумывал – услышал, как кто-то карабкается по бревну. Не прошло и минуты, как на край скирды, совсем рядом, плюхнулось что-то тяжелое. Пробрав в прикрывавшей его соломе небольшое отверстие, увидел медведя. Мишка оказался шутником. Он стал дразнить волков, бросая им пучки соломы. А те там внизу с азартом шарпали его «подарки». Топтыгин, сбросив несколько охапок с края скирды, стал сгребать ее вблизи дедовой головы. Еще два-три хапка, сообразил казак, и медведь сбросит его волкам на растерзание. Убегать деду было некуда, и он, упершись ногами в низ своего гнездовища, приспособился, и как только Мишка начал разворачиваться за очередным оберемком, изо всех сил ковырнул его со скирды. Тот весь в соломе, свалился, как черт в курятник, в самую гущу волчьей стаи. С переполоху волки было разбежались, но потом, увидев совсем близко желанную добычу, ринулись к нему. Медведь, однако, был уже на ногах. Рявкнув, он врезал одному- другому из самых настырных и дал деру. Дед почесал затылок: медведь, он и есть медведь, зверюга с понятием, может вернуться к скирде «побалакать» с обидчиком. Дед выбрался из скирды и через час оказался на хуторе, где и переночевал. А утром чуть свет поехали к скирдам и уже на подъезде увидели, что одной скирды не хватает, на которой наш дед с вечера медведя обидел. Подъехали к току, и видят: та несчастная скирда разметана, перемята и утоптана, а то, что осталось, придавлено слегой (длинной толстой жердью).

БАЙКА ВТОРАЯ про Касьянов и Касьяновичей – казаков, весьма склонных к приключениям. Первый Касьян, о котором сохранилась у дедов наших какая-то память, жил на Полтавщине где-то в середине «осьмнадцатого» столетия. И состоял тот Касьян в Запорожском войске еще до того, как оно стало Черноморским и переселилось на дарованную Екатериной Кубанскую землю. Так вот, по преданиям, стародавний тот Касьян был баловнем и хулиганом. За отдельные свои провинности он неоднократно бывал подвержен наказаниям, о существе которых дед Игнат путем не знал и внукам особо не распространялся. Но вот последнее крепко врезалось в память. За активное участие в каком-то незнатном бунте был приговорен к высшей мере – повешенью на перекрестке дорог. В назидание прочим смутьянам и заводилам.

Палачей-вешателей в казачьем вольном войске не было. Никто не хотел, да и не должен был брать на себя такой грех. Приговор приводил в исполнение сам осужденный: его подвозили под виселицу на неоседланном коне, он сам надевал на себя петлю. Сопровождавшие стегали лошадь плетьми – она, само собой, рвала вперед, и приговоренный заканчивал свое земное бытие под перекладиной. Но было два нерушимых правила: если веревка не выдерживала и под тяжестью смертника обрывалась или развязывалась, а он при этом оставался жив, — еще раз его вешать не полагалось. И второе – если по пути к виселице к процессии выходила дивчина и объявляла о своем желании выйти замуж за висельника, то он смертной казни не подвергался. И вот, когда Касьяна сопровождали на казнь, на дороге возникла женская фигура в белом саване. Касьян подъехал к той дивчине, приподнял у нее на голове белый саван, сплюнул и изрек, что лучше принять безвинную смерть, чем всю оставшуюся жизнь провести с такою страхолюдною бабой. Процессия двинулась дальше. А потом все повторилось. На выезде из села, откуда-то из-за огородов белая женская фигура снова появилась на дороге. «Ну что ж, — сказал Касьян, — кому не судьба быть повешенным, тому, видать, другое предписано наказание».

Однако брак непутевого Касьяна со «страхолюдной» дивчиной стал для него не Божьим наказанием, а подлинным спасением. Он перестал искать на свою голову приключений, увлекся домовым хозяйством. А жена его на зависть всей округе каждый год-полтора одаривала Касьяна, если не двойней, то хотя бы одним хлопчиком. А от материнского счастья она подобрела и похорошела. Было у них тех хлопчиков, только выживших и выбившихся в люди, не то двенадцать, не то больше. А уж внуков – и сосчитать невозможно.

Кто-то из бесчисленных Касьяновых внуков пришел на Кубань с атаманом Саввою Белым, кто-то добрался сюда с атаманом Харьком Чепигой. И до того расплодилось Касьяновых, что куда ни ткнешься, — везде напорешься на родню.

Дед Игнат часто повторял, что он обязательно читает фамилии захоронений в братских могилах. При этом редко когда не натыкался на родственника. «Поглядишь, — говаривал он, — и подумаешь, что в той войне на всех наших поруха пришла. Ан нет, и в числе ныне здравствующих их предостаточно. Видать, и вправду казацкому роду нет переводу…».

Байки написаны таким живым и увлекательным языком, что не замечаешь, как одна байка сменяет другую. Рассказывая, казалось бы, о своих предках, о нескольких поколениях обычного казачьего рода, дед Игнат на самом деле повествует о истории нашей Отчизны, увлекательной и трагической. Именно таких книг не хватает нам, именно такие книги могут воспитывать любовь к своему народу, к своей стране.