Земля была ему наследством
Земля была ему наследством
Б.Л. Пастернак (1890 – 1960)
Редко история и природа давали образцы такой гармонии человека и художника… Он родился 10 февраля 19-890г. в семье художника Леонида Осиповича Пастернака и пианистки Розы Кауфман. «Жизни вне музыки я себе не представлял… Музыка была для меня культом, то есть той разрушительной точкой, в которую собиралось все, что было самого суеверного и самоотреченного во мне».
Увлеченность, можно сказать, одержимость музыкой, близость к известным художникам, бывавшим в доме Пастернаков, - всем этим наполнено детство поэта. Ему еще во младенчестве запомнилась одна ночь, когда в их доме звучала музыка Александра Скрябина… Как выразился сам поэт, «музыкально лепетать» он начал намного раньше, чем «лепетать литературно». Шесть лет он отдал своей мечте: музыкальные импровизации, сочинительство, опыты. Ему предсказывалось музыкальное будущее. Музыкальные сочинения Пастернака получили одобрение самого Скрябина. Но недовольство собой, как импульс постоянного самоусовершенствования, привело к тому, что он неожиданно для всех оставил музыку.
Земля была ему наследством
Б.Л. Пастернак (1890 – 1960)
Редко история и природа давали образцы такой гармонии человека и художника… Он родился 10 февраля 19-890г. в семье художника Леонида Осиповича Пастернака и пианистки Розы Кауфман. «Жизни вне музыки я себе не представлял… Музыка была для меня культом, то есть той разрушительной точкой, в которую собиралось все, что было самого суеверного и самоотреченного во мне».
Увлеченность, можно сказать, одержимость музыкой, близость к известным художникам, бывавшим в доме Пастернаков, - всем этим наполнено детство поэта. Ему еще во младенчестве запомнилась одна ночь, когда в их доме звучала музыка Александра Скрябина… Как выразился сам поэт, «музыкально лепетать» он начал намного раньше, чем «лепетать литературно». Шесть лет он отдал своей мечте: музыкальные импровизации, сочинительство, опыты. Ему предсказывалось музыкальное будущее. Музыкальные сочинения Пастернака получили одобрение самого Скрябина. Но недовольство собой, как импульс постоянного самоусовершенствования, привело к тому, что он неожиданно для всех оставил музыку.
Борис Пастернак учился на философском факультете Московского университета. Летний семестр 1912г. занимался в Марбургском университете у известного в то время философа Г. Когена, который предлагал молодому человеку остаться в Германии, обещая блистательную научную карьеру. Но Пастернак уже решил свою судьбу – поэзия! И вернулся домой. В печати стихи Пастернака появились в 1913 году. Первый сборник назывался «Близнец в тучах». «Его грудь заполнена природой до предела, - писала о Пастернаке Марина Цветаева. – Кажется, уже с первым своим вздохом он вдохнул, втянул ее всю – и вдруг захлебнулся ею и всю последующую жизнь с каждым новым стихом (дыханием) выдыхает ее, но никогда не выдохнет». Вслед за Тютчевым Пастернак провозглашает: природа – огромный живой организм, в котором есть душа, любовь, язык. Поэтому в его стихах она - не фон, не декорация, а действующее лицо.
«Рассеянно и щедро», очарованный звучанием, роняет поэт слова, смысл которых проступает только через звуки. «Я видел лето на земле, как бы не узнававшее себя, естественное и доисторическое, как в откровенье, - писал Пастернак в «Послесловии» к сборнику «Сестра моя – жизнь», подзаголовком и датировкой к которому служат слова: «Лето 1917 года». Значение этого сборника, опубликованного в 1922г., сопоставимо со славой «Доктора Живаго». Автор писал о нем: «Книга есть кубический кусок горячей, дымящей совести». Книга «Сестра моя – жизнь» создавалась после Февральской революции. Это было время надежд, веры в близкое торжество разума и справедливости.
В сборнике «Второе рождение» личная тема перекрещивается с раздумьями о будущем страны. Работать становилось все труднее. От поэта ждали славословий существующему режиму и «отцу и учителю всех народов». А он вместо этого писал: «Мне хочется домой, в огромность квартиры, наводящей грусть».
В 1937 году он, едва ли не единственный из советских писателей, не подписал петицию о смертной казни целой группы прежних большевиков-интеллигентов, в чем-то не одобрявших Сталина. Надо иметь понятие о жизни в тогдашней России, чтобы оценить мужество писателя. А в его письмах прорывается чувство «нестерпимого стыда и горя» перед лицом совершающего вокруг.
Это были тяжелые годы. Его произведения прекращают печатать. Пастернак вынужден заняться переводами Шекспира, Гете, Шиллера, грузинских поэтов. И они до сих пор составляют целую эпоху в истории отечественной переводной литературы.
Позже в лирико-эпическом романе «Доктор Живаго» (1957) Пастернак выразил сложные и противоречивые чувства, которые довелось испытать ему и его герою – Юрию Живаго – в те беспощадные годы. Пастернак считал этот роман главным детищем своей жизни. С настроением «веселой дерзости» писал он его. Роман наполнен тревожащим светом белых ночей. Он – о потере нами Бога, любви, милосердия, сострадания и уважения к человеку. Последняя часть романа – стихи:
Жизнь ведь тоже только миг,
Только растворенье
Нас самих во всех других
Как бы им в даренье.
Роман был завершен в декабре 1955 года в период «оттепели», вселившей в Пастернака надежду увидеть свой труд опубликованным. Но все советские редакции и издательства его отвергли. «Доктор Живаго» увидел свет лишь в 1957г. на итальянском языке. Буря разразилась, когда 23 октября 1958 г. Шведская академия присудила Пастернаку Нобелевскую премию. Идеологическая мясорубка была немедленно пущена в ход…
Опальный поэт, которого исключили из Союза писателей, спасаясь от продолжения репрессий, отказался от премии.
Несмотря на все тяготы, он ощущал себя счастливым человеком. За полгода до смерти в одном из писем он признавался: «Моя жизнь с одной стороны до крайности затруднена. С другой – она незаслуженно светла и как-то при жизни больше, чем я вправе был надеяться освобождена от несущественного и случайного и отнесена куда-то выше».
Последние стихи – 1956-1959гг. – были объединены в цикл «Когда разгуляется». Это своеобразное завещание поэта. «Травля добила его», - вспоминал Андрей Вознесенский и резюмировал:
Художники уходят без шапок,
будто в храм,
В гудящие угодья к березам
и дубам…